15 декабря скончался Александр Галич (1918-1977), бард, не нуждающийся в особых представлениях.
26 декабря весть о его смерти дошла до Юрия Нагибина.
27 декабря 1977 года Нагибин заносит в дневник:
«Вчера сообщили: в результате несчастного случая скончался Александр Галич. С ним было много связано: лихачевщина, молодость, «котельная», моя очарованность им, ревность к Немке, гульба, знакомство с Адой, ленинградские вечера. Мы разошлись, вернее, нас развела Анька, из-за дурацкой истории с «Чайковским». Мне хотелось хоть раз увидеть его, что-то понять, связать какие-то концы, подвести итоги. Не вышло.
Что там ни говори, но Саша спел свою песню. Ему сказочно повезло. Он был пижон, внешний человек, с блеском и обаянием, актер до мозга костей, эстрадник, а сыграть ему пришлось почти что короля Лира – предательство близких, гонения, изгнание… Он оказался на высоте и в этой роли. И получил славу, успех, деньги, репутацию печальника за страждущий народ, смелого борца, да и весь мир в придачу. Народа он не знал и не любил, борцом не был по всей своей слабой, изнеженной в пороках натуре, его вынесло наверх неутоленное тщеславие. Если б ему повезло с театром, если б его пьески шли, он плевал бы с высокой горы на всякие свободолюбивые затеи. Он прожил бы пошлую жизнь какого-нибудь Ласкина. Но ему сделали высокую судьбу. Все-таки это невероятно. Он запел от тщеславной обиды, а выпелся в мировые менестрели. А ведь песни его примечательны лишь интонацией и остроумием, музыкально они – ноль, исполнение однообразное и крайне бедное. А вот поди ж ты!… И всё же, смелость была и упорство было – характер! …»
Ну, конечно, Нагибин не прав. Его приговор, увы, свидетельствует о зависти человека неспособного на решающий шаг в пропасть, дабы все похерив здесь, получить прописку в вечности.
Впрочем, шаг в пропасть Нагибин сделал, пусть и произошло сие при обстоятельствах менее драматичных, нежели в истории Галича.
Поговорим сегодня о взаимоотношениях двух друзей – недругов подробнее.
По тяге к внешнему лоску, дендизму Нагибин был сродни Галичу. Вот как вспоминал он первое знакомство:
«Саша произвел на меня сильнейшее впечатление. Высокий рост, благородная худоба, длинное узкое лицо, чудесные карие глаза, казавшиеся темнее от тени, отбрасываемой полями шляпы. Когда Саша, прощаясь, приподнял шляпу, плеснуло смуглым золотом. Прекрасна была и его скромная элегантность: серое пальто-реглан, почти черная, с седым начесом, фетровая шляпа, безукоризненная складка брюк. Вот кто умел носить вещи!»
Познакомились они в 1945. Оба были молоды, талантливы, любили покутить. Страна, выигравшая войну, вставала с колен. В столице работали десятки ресторанов, в том числе ночных. Девушки грезили о военных.
Нагибин познакомил Галича со своей однокурсницей по ВГИКу Ангелиной Прохоровой, которая стала второй женой барда. Ради нее он ушел из семьи, оставив первую супругу с ребенком на руках.
Сам Нагибин был в то время женат на дочери директора Московского автомобильного завода Ивана Лихачева. В богатом доме всегда тепло принимали гостей. Не стал исключением и Галич. По воспоминаниям Нагибина первая брачная ночь Александра с Ангелиной прошла в ванной комнате квартиры Лихачева на двух сдвинутых гладильных досках.
Галич и Нагибин не сходились в глубинном, главном. Оба исповедовали принцип Скарлетт О Хары: «Я не буду голодать!», только Галич постоянно срывался в сторону от литературного большака на кривые дорожки, которые вывели его к гениальности. Власти он начал раздражать при самом дебюте. Две первые пьесы Александра не прошли цензуру, оставшись в рукописи.
Одна из этих пьес («Город мальчиков») показала, насколько Нагибин стремился к безотходности производства. Не понимая, как это пьеса отправится в стол, он предложил Галичу переработать ее в повесть. Когда Галич отказался, Нагибин выразил желание все сделать сам. Чего-то не выгорело, но в свете дальнейших событий интересно, — как бы соратники делили славу и гонорар, дойди повесть до печати?
Нагибин был профессионалом до мозга костей, превращая в гонорар все, чего касался. Не то чтобы ему нравилось писать «в пол-руки», просто хотелось жить на полную катушку.
Галичу тоже приходилось наступать на горло собственной песне, но если он чувствовал настоящий материал, его несло в пучину неблагополучия. Так было с запрещенной к постановке пьесой «Матросская тишина», так и с бардовскими выступлениями случилось.
Если уж говорить о халтуре Галича (КАК БАРД — АНТИСОВЕТЧИК ПОЛУЧИЛ ДИПЛОМ ОТ КГБ СССР) то вот, пожалуйста, сценарий фильма «Гость с Кубани» по… рассказу Юрия Нагибина «Комбайнеры»… в титрах которого, невзирая на работу Галича, значится Нагибин.
Не тогда ли пробежала между друзьями черная кошка?
Драматург Александр Шлепянов утверждает, что даже в лучшие времена отношения Галича и Нагибина не отличались благостностью:
«Их дружба — это была такая дружба-соперничество. Оба были очень заметные люди на московском горизонте. Очень много у них было всяких общих походов: по девушкам и так далее. И они очень ревниво относились друг к другу и в творческом смысле, и в смысле одежды, что тогда было очень важно (сейчас каждый человек может приехать в Лондон и накупить себе всяких модных вещиц, а тогда это всё были большие проблемы; элегантность была на одном из первых мест). Александр Аркадьевич был от природы человек очень элегантный, умел красиво носить вещи, но Юра тоже был по-своему очень красивый человек: седые волосы, довольно рано поседевшие, широкие скулы, и вообще общая значительность облика. Они составляли замечательную пару. Когда собирались вместе и были какие-то девицы, то Галич весь вечер был на арене. Он и шутил, он рассказывал какие-то истории, а потом и пение и так далее. А Юра сидел в сторонке. Но кончался вечер тем, что лучшая девушка уходила с Юрой, и Галич всегда был очень обижен. И довольно часто еще ссорились, потому что очень хорошо знали больные места друг друга. И когда алкогольный градус вечеринки сильно поднимался, то они довольно часто в эти больные места друг друга кололи. После этого они всегда расставались надолго».
Основательно друзей развела история с фильмом «Чайковский». В 1956 году Галич написал о великом композиторе сценарий. Он тогда никуда не пошел.
А лет через десять в СССР приехал композитор Дмитрий Темкин с проектом картины о Чайковском, для которой он придумал музыкальное оформление. Предложенный «Мосфильмом» сценарий Галича Темкин отверг сходу. И с чего-то возжелал в качестве сценариста именно Нагибина. По словам Юрия Марковича, он отнекивался, пока «Надо!» не сказало высшее киноначальство.
Когда «Чайковский» вышел, жена Галича решила, что Нагибин воспользовался сценарием мужа, закатив при встрече скандал. Впрочем, и Нина Берберова, автор биографии композитора заявляла, будто фильм снят непосредственно по мотивам ее работы.
Нагибин лукавит, когда заявляет, что Галич «запел от тщеславной обиды». Киношные дела Галича шли прекрасно. За фильм «Государственный преступник» он умудрился даже получить премию КГБ. Галич запел крамольные песенки, поскольку они запелись.
И Нагибин пение близкого друга не принял, отдавая решительное предпочтение Окуджаве.
В качестве слушателя Нагибин присутствовал однажды в гостях, где пели оба. После выступления Окуджавы Юрий Маркович воскликнул:
«— Боже мой, как хорошо!..
— А вы не кричите! — перекосив лицо ненавистью, заорала хозяйка дома. — За стеной люди спят!..
— Нет элементарного такта, — свистящим шипом кобры поддержала Сашина поклонница. — В чужом доме!.. Какое хамство!..
Это было так дико по невоспитанности, злобе и несправедливости: и Булат, и особенно Саша рождали куда больше шума, никого не тревожившего за толстыми ленинградскими стенами, — что я растерялся, съежился и не нашел ответа.
Мне казалось, что Саша должен осадить их, но он промолчал. Видимо, окончательно понял по моему невольному проговору, что его муза мне чужда, и, как говорится, умыл руки. Больше он никогда не пел в моем присутствии».
Еще раз Нагибин умудрился поругаться с Галичем непосредственно перед эмиграцией последнего.
Александр Шлепянов вспоминал:
«Но вдруг где-то часа в два ночи раздался стук в окно, и появился Юра Нагибин, который до этого два с лишним года с ним не разговаривал. Появился Юра, приехавший на такси. Несколько бутылок коньяка у него было по карманам. Кто-то ему позвонил и сказал, что Галича исключили из Союза. Галич был, надо сказать, тронут до слез: «Юрушка…» Действительно, слезы на глазах у него были. Они обнялись. И все началось: выпивание, разговоры о прошлом… Но постепенно опять-таки градус повышался. Уже, в конце концов, под утро, где-то часов в пять-шесть утра, Юра и Александр Аркадьевич стали друг друга слегка подкалывать и вспоминать кое-какие обиды, и кончилось все равно тем, что Юра хлопнул дверью…»
Галич уехал. Больше они не виделись.
А Нагибин все же сделал шаг в пропасть-вечность, начав писать при объявленной перестройкой свободе без оглядки на что либо. Его последние вещи оказались лучшими, — «Тьма в конце туннеля», «Моя золотая теща» и, конечно, «Дневник», героем которого, помимо прочих, стал Александр Галич.
